Воспоминания Екатерины Николаевны Л.

Год рождения – 1925. Национальность – русская.

Кроме меня, сестры (Валентины) и 2 брата , в семье воспитывались ещё две неродные девочки: Анастасия и Ольга. Я успела закончить 6 классов, в 7 пошла. 1 октября школу закрыли. Всем выдали аттестаты. Сестра закончила только первый класс. Брат родился в 1923 г. До войны учился в Дорожном техникуме. После начала "Зимней войны" был переведен вместе с техникумом в Астрахань. Было нечего кушать, и он наелся яблоками. Умер от дизентерии в Астрахани в 1940 г. Об этом сообщил его друг – Анатолий Пахомов.

Не знали, из-за чего началась "Зимняя война". Власти говорили, что это финны на нас напали. Но то, что война началась, стало ясно сразу: переполненный госпиталь, много раненых, плохо с хлебом. 19 августа дядю взяли во Всеобуч, а потом Всеобуч послали на войну. Дядю сразу убили на линии Маннергейма. Война шла 3 месяца 1939 года. Границу перенесли.

В 1932 г. в деревне начали организовывать колхоз. В Захновой Губе было меньше 5 домов и её, как неперспективную убрали. Переехали жить в Лахново. Там купили домик. Шуньга была районным центром. Также убрали деревни Тельпозеро, Порожек. Рядом – озеро Путкозеро. В озере было много рыбы, собирали грибы и ягоды. Выращивали свой хлеб. Помню, как мама учила жать. Было 2 коровы, овцы. Папа имел единоличное хозяйство. После переезда в Шуньгу, стал работать на лесозаготовках. Там заболел и в 1932 г. умер.

Радио появилась перед войной и было в каждой избе. О Великой Отечественной войне сообщили в воскресенье, в 12 часов. В субботу ещё играли в лапту. Играли даже те, кто уже работали. Мама в это время была у бабушки в деревни Куднаволок. Как только объявили о войне, начали летать самолеты, бомбили Беломоро-Балтийский канал.

Всех родителей, у которых не было маленьких детей или их можно было бы с кем-нибудь оставить, отправили на работу в Кумсу - Медвежьегорский район. Мать послали туда рыть окопы. Сестра осталась со мной, так как мне уже было 15 лет. 8 ноября пришли финны. В ночь с 8 на 9 ноября в соседней деревне, рядом с Путкозером был бой. Мать разбудила: "Ребята, оденьтесь". Мама молилась, я тоже.

Со стороны Шуньги был виден дым. Сгорела школа, магазины. Маленькие домики уцелели.

Мать никуда не отпускала. Наш дом в Лахново стоял первым. После того боя пошли машины с финнами. Мать, прошедшая гражданскую войну, подготовила документы. Одна из машин остановилась около нашего дома, и в избу вошли трое финнов. Один автоматчик, переводчик и офицер высокого звания. Спросили: "Где муж, сыновья? Есть ли комсомольцы, пионеры?" Мама ответила, что муж умер на лесозаготовках, а сын от дизентерии в Астрахани. Про то, что я пионерка, не сказала. Финны все осмотрели. Были довольны, что быстро захватили деревню.

Неделю прожили в своей деревне после начала оккупации, потом стали выселять вглубь Карелии. Боялись, что будем связываться с партизанами. Выселили в деревню Костино. Жило по пять семей в одной избе: Лотаковы, Мышевы, Пономаревы и т. д.

Финнов остановили на Повенце и Масельге. У Повенца был бой. 15 февраля принесли повестку: "Взять рабочую одежду, кружку и ложку. Явиться в комендатуру". Пришли в комендатуру. На двери была надпись: "Вход запрещен под страхом подзатыльника". Пришла машина, крытая брезентом. Нагрузили нас целую машину. Привезли в Медгору, а мы от страха как волки выли по дороге. В Медгоре была тюрьма. Высокие вышки и проволочные заграждения. Там были советские военнопленные. Разговаривать не разрешали, но мы все равно переговаривались. В Медгоре находились 2 дня. Чистили дороги. Через 2 дня в вагончике - "телятнике" повезли на север - разъезд - Малыга. Там выгрузили из вагона. Повели тропинкой в лес. По бокам шли часовые. Привели в лагерь, который состоял из 4 бараков, окруженных проволокой. Пятый барак был за пределами проволоки, в котором находилось начальство. Раньше этот лагерь предназначался для политзаключенных Беломоро-Балтийского канала. В бараках были двойные нары. Доски необструганные. В этот лагерь сгоняли женщин от 16 до 60 лет, тех, у кого не было детей. Мужчин не было. Сестренка была с мамой. В лагере было примерно 400 человек. Занимались строительством дороги от Масельги до Медгоры. Лес валили, низкие места засыпали, рыли канавы. Кормили нас два раза в день. Давали похлебку с брюквой. Иногда добавляли конину. Давали кашу из ржаной муки, как клейстер. Мы её называли "линдушка". Хлеб давали галетами, по 200 грамм.

В 1942 г. было много ягод. Копали "канавья". Был очень хороший мастер, финн, дядя Федя. Он хорошо говорил по-русски, жалел нас: "Когда идет начальство, вы шевелитесь, а так тихонько работайте".

Ели ягоды. Пошли как-то за ягодами не в ту сторону. Заблудились. Вышли на другую группу рабочих. Часовой приказал поднять руки. Мою подругу ударил прикладом 5 раз, а меня, так как я была худенькой и маленькой – 3 раза. В наказание дали рыбу почистить. Был ещё такой случай: три девушки шли с работы, увидели ягоды и стали их собирать. Решили отстать, а у нас проверка. Не оказалось этих девушек, всех выгнали во двор. Когда пропавшие пришли, их, как кошек, за волосы оттаскали перед всем строем.

У нас одежда вся истрепалась. Родители ничего не могли прислать, так как не знали, где мы находимся. Александра Пономарёва предложила не выходить на работу. Есть нам не дали. Вечером дали 1/2 тарелки похлебки. На следующий день мы вышли на работу. Приезжало немецкое начальство и пригрозило, что если такое ещё раз повториться, весь барак расстреляют.

Разрешили написать письмо, не более 20 слов, вместе с адресом. Нас свозили на 5 дней домой. По списку привезли, по списку отвезли. Мать хотела ехать со мной, так как я была худющая и она боялась, что я умру в дороге, хотела меня похоронить. Девушки, которые были со мной в машине, сказали, что сами меня похоронят.

Перевели в финские бараки, они были ниже, чем те, в которых мы жили раньше. Нары там были одинарные. Стража повсюду стояла. В туалет без часового не отпускали.

Потом 1/3 лагеря перевели в Кокорино (Кондопожский район). Там был леспромхоз. Много рабочих было туда выслано. Туда нас привезли на машине. Вылезла из машины, а там мама с сестрой стоят. Мама возила бревна на лошади. И я стала там работать. Сами деревья пилили, сами помогали на сани укладывать. Кормили хуже, чем в лагере. Там хотя бы давали похлебку и кашу, а здесь только муку. Что хочешь, то и делай с ней. Один парень развел муку водой, да и съел тестом. 200 г муки выдавали рабочим, 100 г – детям. В муке попадалась трава, ошметки. Русским давали 200 г, а карелам по 400 г, но я на карел не в обиде.

Забора вокруг лагеря не было. На дорогах стояла стража, но детей пропускали. От Кокорино до Кяппесельги было 50 км. Дети носили туда сережки к военным, меняли на еду. В Кяппесельге карелам разрешали держать коров, и работа у них была легче.

Были нормальные финны, а были и такие, которые еду бросят и пусть русские собирают, как собаки. В деревне был холодный сарай. Если проштрафишься, то туда сажали, а утром били розгами чуть не до смерти.

В деревне Кяппесельга жила Нина Тугарина. Она готовила еду финнам. Оставались объедки. Мы тайными тропками туда ходили. На ночь остались в бане. Пришел финн, но ничего не сделал, а ведь мог и расстрелять.

На работу поднимались чуть свет и работали дотемна. В Кокорино жили в домах. В одном доме могло до 5 семей вместе жить. Спали на топчанах, нарах. Были буржуйки.

Отправили в Куткозеро на сплав леса. Было очень строго, сильно били парней. Коля Козырев пришел не в свой день, избили.

В конце июня перебросили в Уницы, в деревню Леснаволок. На сплав леса. Лес спускали в реку, потом гнали баграми по реке. Багры нужны были для того, чтобы отталкивать от берега застрявшие стволы. В озере собирали в кошели, потом кранами вытаскивали.

Выпрашивали хлеб. Подходили к финнам и просили: "Анне лебушке!" ("Дай хлеба!") Под конец войны финны смягчились. Рады были, что домой идут. Стали лучше относиться. Один офицер высокого звания дал бельё постирать, потом накормил.

Даже при таких трудностях мы духом не падали. Играли в фантики. Песни пели, иногда так громко, что финны ругались.

В день освобождения мы отработали целый день. Пришли на берег, чтобы нас перевезли назад, а уполномоченный сказал, чтобы багры мы оставили на берегу, очевидно, боялся, что мы будем использовать их как оружие. Перевезли на берег, сказали, чтобы к шести часам утра никого в деревне не было. До Кокорино 10 – 12 км. Старики отказались уходить. Финны хотели выставить нас как щит. Русские войска могли подумать, что это финны отступают и могли разбомбить. Два дня мы жили в лесу, костров не жгли. Потом двое парней пошли посмотреть, что там происходит. Никого из финнов не было в Уницах. Кяппесельга была занята русскими войсками. Не верили, что нас, наконец, освободили, обнимали друг друга...

Вокруг все было заминировано. Некоторые подрывались.

Пожаловались на старосту - Оловянникова. Он был очень строгим. Финны дали ему корову и огород. Его забрали в милицию, дали 15 лет. Через 2 дня пришли военные, с ними уполномоченный от железной дороги. Вербовали на железную дорогу, так как там некому было работать. С подругой Романовой Дусей завербовались. Пешком дошли до Кяппесельги. Оттуда дорога до Медгоры. Шла машина с военными, они нас подвезли. Приехали в Медгору, там было много военных, нашли здание конторы, но там никого не было. Контора приехала через несколько дней. Пока её не было, занимались уборкой помещений.

Меня отправили работать в Выкшозеро. Мастера звали Рубан Роман Фёдорович. Жили в палатках. На этой работе рабочие получали 650 г, 450 г - служащие, 300 г - иждивенцы. Здесь я и работала до дня Победы. В этот день я ночевала в конторе. Ночью, около двух, сообщили по радио о победе. Все выскочили на улицу, обнимались, целовались, кто-то стрелял в воздух. Следующий день был нерабочим.

(Запись сделана в 2003 г.)

Записали:
Никулина Татьяна Владленовна – доцент, канд. ист. наук
Киселева Ольга Анатольевна – доцент